Этот спектакль стал легендой, как только о нем было объявлено: прославленный артист и танцовщик Михаил Барышников вместе с режиссером Алвисом Херманисом сочинил действо по стихам Иосифа Бродского.
Как только в августе этого года стартовала продажа билетов, мы всей Ригой встали в очереди в кассы Нового рижского театра: в одни руки продавали не более четырех. Я стояла в ней тоже, хотя я и не рижанка: мы три года снимали в столице Латвии сериал «Сладкая жизнь», и последние полгода я провела в этом городе. Но сейчас я, в основном, живу в Москве — так что октябрьская поездка на сам спектакль была уже полностью осознанным трипом.
Хочу сделать маленькое отступление про Новый рижский театр, которым руководит Алвис Херманис, про эту совершенно необыкновенную площадку. В Латвии большой процент русскоязычного населения, и театральный мир, конечно, разделен по языковому признаку. Так вот, в Новом играют в основном на латышском языке. Это не мешало мне, за все время моей жизни в Риге, полюбить его и стать его завсегдатаем. О том, какой уровень мастерства выдерживается и в этом театре, и самом спектакле, можно судить вот по какому примеру: вместе со мной на спектакль отправился 14-летний брат моей подруги, для которого родной не русский, а латышский. Тем не менее, юноша вышел с этого представления в полном восторге, хотя многое ему приходилось судить по субтитрам.
Михаил Барышников и режиссер Алвис Херманис (справа)
Среди моих соседей по креслам были разные люди — специально приехавшие москвичи и россияне, русские из Латвии и латыши. На кого из них они приехали, на Бродского, Барышникова или на Алвиса Херманиса? Думаю, что главной приманкой для них стал, конечно, Барышников. Хотя на самом деле это удивительная «авторская» работа трех фигур — Бродского, Барышникова и Херманиса. Причем каждый не выделялся за счет другого, а «подсвечивал» его: режиссер — артиста, артист — поэта. Определенная (и довольно неприятная) часть публики, назовем ее условно фанатами, пришла именно и только на Барышникова. И пришла бы на что угодно с его участием. Ничего не имею против, просто в данном случае общий замысел гораздо больше почитания любого из этих кумиров.
Неправы те, кто называют относят это представление к драматическому жанру: это синтетическое представление, причудливая смесь моноспектакля и поэтического вечера с добавлением пластического театра. При этом представление «Бродский/Барышников» само по себе вполне магическое. И это чувствуется с самого начала — вся эта разношерстная публика, которая перешептывалась после начала спектакля, с появлением на сцене Барышникова просто замерла.
Он выходит на сцену с чемоданом, закуривает, достает будильник… На сцене — довольно скупая, но выразительная сценография. Чуть в глубине — своего рода застекленная беседка, или даже витрина, в которой он читает, играет и даже протанцовывает стихи поэта Барышников (как это было в стихотворении «Черный конь»). Танцовщик не «забирает» текст себе: он может начать читать сам, а потом его подхватывает Бродский в записи, или наоборот — поэт начинает, артист подхватывает. То есть Барышников нигде не «использует» Бродского для целей самовыражения — он находится с ним в диалоге.
Скажу сразу, этот спектакль — совсем не то легкое зрелище, которым может показаться по названию; ты не можешь на нем развалиться в кресле и смаковать хорошо упакованную поэзию. Ты все время находишься в напряжении, все время следишь за существованием артиста на сцене. Это огромная работа — для глаз, воображения, ума.
Я не случайно выше вспомнила «Черного коня», одно из самых мистических и, если так можно выразиться, страшных стихотворений Бродского, и его исполнение Барышниковым. Этот спектакль, как явствует из подбора стихов — о смерти, о страхе смерти, о уходе из жизни, и все стихотворения в нем подобраны именно так. И меня совершенно поразило, с какой самоотверженностью Барышников разделяет и транслирует эти акценты, с какой откровенностью он говорит об этом и о себе в этом страхе — стихами Бродского, режиссурой Херманиса, своим голосом и телом. Его работа с телом, вообще, заслуживает отдельного упоминания. Большую часть спектакля он передвигается по сцене сгорбившись, ссутулившись; совершенно не боится ради замысла продемонстрировать старость своего тела, например, раздеваясь по пояс. Однако при этом очевидно, что он именно играет, подчиняя свое тело задаче — в какой-то момент можно видеть его ноги, молодые и тренированные. Он превратился в старика, выжал его из себя. На поклоны уже вышел совершенно молодой человек.
В этом спектакле удалось добиться удивительного синтеза танца и стихотворения. Как, например, в его композиции стихотворения «Бабочка» — про бабочку-однодневку, которая жила лишь сутки. И он эту бабочку танцевал. Танцевал очень экономно, не перетягивая одеяло на себя, понимая, что главное — это стихи, и оставляя им место. И от этой скромности его танец становился еще выразительнее — ему достаточно было медленно пошевелить ладонью, чтобы публика отреагировала. Лично меня это совершенно завораживало — столько энергии и смысла в одном движении. То же было и в композиции на стихотворение «Портрет трагедии» — и снова это было потрясающе выразительно: это был физический портрет умирания на сцене.
Еще запомнился тонкий и лирический момент, когда Барышников исполнял стихотворение «Воротишься на родину», в которой путь с шумного вокзала домой увязывается с путем души из этого мира. Здесь совпадение лирического героя с Барышниковым, приезжающего в Ригу второй раз за много десятков лет, стало прямо очевидным и документальным. Вообще, на этой документальности выстроено многое в спектакле — ведь артисту, бывшему другом Бродского, не приходится осваивать чужой для себя эмоциональный и вербальный опыт, ведь этот опыт он во многом его с Бродским и делил — и теперь может говорит с ним наравне, с полным правом на каждое слово. Но притом в работе со словом, и в этом виден вклад режиссера, артист ни секунды не ленится. Слог у Бродского не предполагает виньеток, пафоса и придыхания — и артист во многом воспроизводит эту емкую скупость, резкость и скромность слов поэта. Без излишнего темперамента, без заигрывания с публикой, осознанно и вкладывая энергию в каждое свое слово.
В буддизме есть такая практика — пхова, или осознанное умирание: человека при жизни готовят к тому, что с ним произойдет после смерти. Я для себя нашла именно такой ключ к этому спектаклю — для меня этот спектакль и стал такой пховой. И это, повторюсь, очень нелегкая для зрителя работа — и, возможно, поэтому мнения в Риге разделились; приходилось слышать даже замечания вроде «лучше бы танцевал побольше». Я выше говорила, что у этого спектакля три автора — режиссер, артист и поэт. Но есть, наверное, и четвертый — тебя, зрителя, наделяют честью соавторства. И, чтобы прожить и полюбить эту постановку, надо эту честь принять.
Как только в августе этого года стартовала продажа билетов, мы всей Ригой встали в очереди в кассы Нового рижского театра: в одни руки продавали не более четырех. Я стояла в ней тоже, хотя я и не рижанка: мы три года снимали в столице Латвии сериал «Сладкая жизнь», и последние полгода я провела в этом городе. Но сейчас я, в основном, живу в Москве — так что октябрьская поездка на сам спектакль была уже полностью осознанным трипом.
Хочу сделать маленькое отступление про Новый рижский театр, которым руководит Алвис Херманис, про эту совершенно необыкновенную площадку. В Латвии большой процент русскоязычного населения, и театральный мир, конечно, разделен по языковому признаку. Так вот, в Новом играют в основном на латышском языке. Это не мешало мне, за все время моей жизни в Риге, полюбить его и стать его завсегдатаем. О том, какой уровень мастерства выдерживается и в этом театре, и самом спектакле, можно судить вот по какому примеру: вместе со мной на спектакль отправился 14-летний брат моей подруги, для которого родной не русский, а латышский. Тем не менее, юноша вышел с этого представления в полном восторге, хотя многое ему приходилось судить по субтитрам.
читать дальше
Как только в августе этого года стартовала продажа билетов, мы всей Ригой встали в очереди в кассы Нового рижского театра: в одни руки продавали не более четырех. Я стояла в ней тоже, хотя я и не рижанка: мы три года снимали в столице Латвии сериал «Сладкая жизнь», и последние полгода я провела в этом городе. Но сейчас я, в основном, живу в Москве — так что октябрьская поездка на сам спектакль была уже полностью осознанным трипом.
Хочу сделать маленькое отступление про Новый рижский театр, которым руководит Алвис Херманис, про эту совершенно необыкновенную площадку. В Латвии большой процент русскоязычного населения, и театральный мир, конечно, разделен по языковому признаку. Так вот, в Новом играют в основном на латышском языке. Это не мешало мне, за все время моей жизни в Риге, полюбить его и стать его завсегдатаем. О том, какой уровень мастерства выдерживается и в этом театре, и самом спектакле, можно судить вот по какому примеру: вместе со мной на спектакль отправился 14-летний брат моей подруги, для которого родной не русский, а латышский. Тем не менее, юноша вышел с этого представления в полном восторге, хотя многое ему приходилось судить по субтитрам.
Как только в августе этого года стартовала продажа билетов, мы всей Ригой встали в очереди в кассы Нового рижского театра: в одни руки продавали не более четырех. Я стояла в ней тоже, хотя я и не рижанка: мы три года снимали в столице Латвии сериал «Сладкая жизнь», и последние полгода я провела в этом городе. Но сейчас я, в основном, живу в Москве — так что октябрьская поездка на сам спектакль была уже полностью осознанным трипом.
Хочу сделать маленькое отступление про Новый рижский театр, которым руководит Алвис Херманис, про эту совершенно необыкновенную площадку. В Латвии большой процент русскоязычного населения, и театральный мир, конечно, разделен по языковому признаку. Так вот, в Новом играют в основном на латышском языке. Это не мешало мне, за все время моей жизни в Риге, полюбить его и стать его завсегдатаем. О том, какой уровень мастерства выдерживается и в этом театре, и самом спектакле, можно судить вот по какому примеру: вместе со мной на спектакль отправился 14-летний брат моей подруги, для которого родной не русский, а латышский. Тем не менее, юноша вышел с этого представления в полном восторге, хотя многое ему приходилось судить по субтитрам.
https://www.teatrall.ru/post/2706-eto-byil-fizicheskij-portret-umiraniya-na-stsene/
Комментариев нет:
Отправить комментарий